Под созвездием северных ''Крестов'' - Страница 23

К оглавлению

23

– Так, стоп, – перебил Дюйм. – Эдик… Эдик, опер херов, я к кому обращаюсь!

И посмотрел на мента долгим взглядом, в котором явственно читалось: «Ты че! А вдруг это подсадка?», – и добавил другим уже тоном:

– Не тяни ты парню душу, не видишь, и так ему паршиво…

– Да ладно, – выговорил Карташ. Язык уже несколько заплетался. – Пусть спрашивает, я-то чист и невинен, как незачатый младенец.

Ну не рассказывать же им о своем славном прошлом и о Кацубе с Глаголевым…

– Слушай, а может, ты шпиён? – спросил Эдик. – Промышленный, а? Или агент ЦРУ. Под Гаркалова копаешь, чтоб, значит, Россию развалить? Тогда почему не в фээсбэшной тюрьме сидишь?..

– Ага, – слабо усмехнулся Алексей. – Честь имею представиться: агент Бен Ладена, личный номер три-два-два-два-два-три. Собираюсь вот «Кресты» взорвать, на устрашение правильных урок…

– Да ладно, не заводись. Коли правду рассказал и ничего не утаил, значит, все просто. Не бывает, вишь ты, сложных преступлений, уж поверь специалисту. Либо вокруг женщин все вертится, либо вокруг денег. И только. Остальное – вариации на тему.

– Ну да, я из-за бабок бабу загасил. Очень смешно.

– Э, брат, – пригляделся к Карташу Дюйм, – да ты уже поплыл… Давай-ка баиньки. Переспи это дело, здесь вечер помудрее утра будет…

И в самом деле, водка ударила в голову, резко потянуло в сон. Карташ безропотно кивнул, молча поднялся. Покачиваясь, раскинул постель, и полез на уготованную шконку, прямо в одежде.

– Ты офуел? – услышал он сквозь дрему яростный шепот Дюйма. – Если хата не «плюсовая», так языком можно трепать? Чего ты к нему с вопросами полез?

И – равнодушный ответ Эдика:

– Про тебя, что ль, я трепал? Расслабься, ваша честь. Мужик и правда не при делах.

– С чего ты взял?

– Чтоб в одну камеру со мной, опером, совали подсадку с такой навороченной и такой дырявой легендой?..

Эт-то верно, тут опер попал в точку. История и в самом деле была излишне сложной и сияла дырами, как дуршлаг на просвет… А самая главная дырка (для, Алексея, по крайней мере), заключалась вот в чем, и вот что вселяло в его душу пусть и призрачную, но все же надежду. Подумайте: даже если Карташ собственноручно застрелил Машу с ее нечаянным знакомым, а такую версию со счетов сбрасывать нельзя, то… из чего, скажите на милость? Никакого ствола при нем не было. Ни «Вектора», ни даже детского водяного. А раз не было, значит…

Ага, вот именно. Значит, очень грамотная подстава.

Вопрос лишь: кто подставил и зачем?

Ч-черт…

В тайге, объективно глядючи, было проще. Да и после, в Туркменистане, и потом, в Шантарске, – проще в том смысле, что таежно-туркмено-шантарские приключения походили более всего на компьютерную игру-стрелялку: беги и стреляй, стреляй и беги. А тут куда бежать? В кого стрелять?!

Конечно, крытка не зона, тут и расклад совсем другой, да и обстоятельства, да и – что там говорить – там, где он служил, хоть воздух был свежий, а здесь?! Хата, спасибо хоть «красная», да параша, да умывальник и окошко, причем с отсекателем, откуда видно одно только небо, которое в Питере, если честно, оч-ченно редко радует глаз.

Алексей отвернулся к холодной стене, закрыл глаза и немедля провалился в черный колодец сна. Без всяческих сновидений.

И плевать ему в этот момент было, нарушает он установленные в хате правила или нет.

И плевать было на то, будут его гасить сонного, или же погодят до побудки.

Глава 8
«А в это время, в замке у шефа…»

В тот момент, как Алексей Карташ спал мертвецким сном, в Москве о нем думал человек, который Карташа никогда в этой жизни не встречал, никогда о нем не слышал, и вообще до сего дня не подозревал о существовании некоего старшего лейтенанта внутренних войск…

Тишина в кабинете стояла полнейшая, небывалая. Если и могло ее что-то нарушить не по воле хозяина – только звонок по телефону прямой связи с Самим. Остальные телефоны были отключены. А по воле хозяина кабинета тишину нарушали единичные звуки: постукивание бутылочного горлышка о край стакана, шипение газовой зажигалки, пощелкивание колпачком авторучки и тяжелое дыхание.

Хозяин кабинета, Роман Борисович Гаркалов, поднял бутылку на уровень глаз. От пол-литры осталось граммов сто пятьдесят, триста пятьдесят легло на грудь, но водка никак не забирала, желанное опьянение все не приходило. Гаркалов запрокинул голову и выпил оставшееся прямо из горла. В один прием, не отрываясь.

Это зрелище, бесспорно, способно было бы поразить какого-нибудь представителя из числа простого электората, доведись ему такое улицезреть. Это ж не Ванька-сантехник из горла хлещет. Из горла хлещет известнейший в стране человек, уже второе четырехлетие не покидающий кремлевского небосклона – в недавнем прошлом министр, впоследствии видный думский деятель, а ныне председатель Фонда, о котором, чтоб было все понятно, достаточно сказать лишь одно: через Фонд проходят так называемые благотворительные пожертвования на восстановление Чечни.

Впрочем, поправил себя Гаркалов, именно сегодня электорат не удивился бы небывалому зрелищу. Потому что именно сегодня по всем информационным агентствам прошла новость – у Гаркалова убили сына. «Никакой личной тайны, никакого уважения к личной беде. Для них – всего лишь сенсация и они только рады-радешеньки. С-суки», – вяло, без большой злобы подумалось ему. Журналистская бесцеремонность сегодня Гаркалова заботила мало.

Роман Борисович медленно обвел по-прежнему трезвым взглядом кабинет. Снова потянулся к пачке «Милд-севена», хотя от выкуренных сигарет во рту стояла горечь. (Курить в кабинете, как и курить на людях он перестал давно. САМ не выносил табачный дым и не жаловал курящих, поэтому весь кремлевский круг срочно бросил смолить. Гаркалову курившему с пятнадати лет, бросить было тяжело, а то уже и невозможно, и чтобы забить желание, он жрал таблетки с никотином – вон, ими весь верхний ящик завален. Курить он позволял себе только дома, по окончании тяжелого рабочего дня. Но сегодня на все плевать.)

23