Под созвездием северных ''Крестов'' - Страница 39

К оглавлению

39

Карташ в искреннем недоумении развел руками – хотел бы он сам знать, во что влез! – и Эдик посмотрел на Дюйма весьма выразительно:

– Ну? Что скажешь, голова?

– А что такого и какая, собственно, разница? Мы же не мотивы ищем и не заказчика, помнишь? А все лишь зацепочку, фактик…

– Минуточку! – насторожился Карташ. – Что это вы еще удумали?

Квадрат на радостях шарахнул Алексея по плечу:

– Братан! Мы тут пошептались и решили тебе помочь. Мы найдем того, кто тебя подставил. А ты нам оплатишь работу!

Глава 13
Четыре торчка и три Ниро Вульфа

Чуть раньше, пока Алексей Карташ беседовал со следаком, Бубырь в темпе варганил чифирек в алюминиевой кружке. А как закипело, поставил остывать на пол возле своей шконки, сам завалился на нее, закурил «беломорину».

– К киче готовишься, ба-асота? – растяжно проговорил Карась. Он сидел на шконке, привалившись к стене и полуприкрыв глаза. – Чифирем зубы поганишь, горлодер смолишь, ба-асота. Сдохнешь там, я тебе говорю.

Никто из них на киче еще не чалился, все были первоходками. Самому старшему из них, Карасю, месяц назад стукнул всего лишь двадцатник. День рождения он отмечал в хате, и тогда они тоже вдели нехило – как и сегодня.

И все они корчили из себя крутых. Каждый на свой манер. Кто чего где нахватался, то и вываливал. А вообще-то, камеру держал Борзой. И хотя Карась был раза в два крупнее Борзого, но именно Борзой почалился, хоть и недолго, в колонии для несовершеннолетних, и сей факт горой возвышал его над остальными.

Сегодня они устроили себе отрыв по полной. Водяра с колесами вставляли не хуже, чем иная дурь. Четвертый обитатель камеры, Чиркаш, уже пребывал в счастливом отрубе. Остальные пока держались на плаву.

Борзой лежал на шконке с закрытыми глазами, закинув руки за голову. Сегодня он все больше молчал. Утром его возили на суд, вернулся он около шести, злой, угрюмый, взведенный. Чего там произошло, расспрашивать боялись. Но, судя по всему, дело его не разваливалось, как Борзой ожидал, а вовсе даже наоборот. Может быть, как раз сегодня Борзой со всей очевидностью понял, что на волю ему выскочить не удастся.

Вдруг он вскинулся со шконки и гавкнул:

– Карась, открывай.

– Дык последняя ж. А как же на завтра… – начал было Карась.

– Открывай, говорю, – перебил Борзой.

Спорить с ним не решились. И пацаны налили на

одурманенные колесами и «беленькой» мозги еще по стакану.

– Значит, Бубырь, к киче готовишься? Мечтаешь там сразу выскочить в князья? – Борзой немигающе уставился на Бубыря. В его глазах мерцал пугающий ледок, прикрывавший некие жуткие глубины. – А кто ты есть? Сявка мелкая, баклан, прыщ гнойный.

– Это точно, – поддакнул Карась.

Борзой глянул на него, и Карась притих.

– Сечешь, Бубырь, что отличает настоящего волка от шавки? Волк не стремается за свою жизнь. Не цепляется за нее хилыми лапками. Если ты не умеешь ставить на кон все, то цена тебе – плевок. По мне – на хрен такая житуха!

Если б башня Бубыря не была такой мутной (а после того, как он водку с таблетками полирнул чифирком, извилина за извилину у него заскакивала бодро и качественно), так вот тогда он, конечно, не купился бы на такую откровенную подначку… Но, вишь ты, купился.

– Я ниче не стремаюсь, – вякнул он. – Мне все это фиолетово. Поэл?

– Ну тогда валяй, – Борзой, не отрывая от Бубыря своего жуткого взгляда, достал из-под матраса карточную колоду. – И ты поставишь свою лайф на кон?

– Я-то да, а ты сам-то не хиляк? – выпалил Бубырь.

– Ну и давай проверим. Видишь, «картинки»? Вот и давай поставим наши жизни. В «очко», как полагается. Выигрываешь, я по твоей указке замочу любого. Хоть самого себя. Продуваешься – ты должен замочить, на кого я укажу. Идет или слабо?

– Тасуй, – сказал Бубырь, пересаживаясь на шконку Борзого.

– Эй, братва, вы чего, охренели там в корягу? – подал голос Карась.

– Засыхай! – оборвал его Борзой.

Четвертый обитатель хаты, Чиркаш, как уже было сказано, валялся в отрубе и глядел сны про вольную волю. Если б он бодрствовал, то непременно предпринял бы что-нибудь, чтобы всю эту хренотень прекратить. Включил бы психа, еще что-нибудь… Или сумел бы как-нибудь просемафорить цирикам – потому что должен. В случае конкретных заморочек в хате с него ответка будет по полной. У «Крестовских» оперов имелся на Чиркаша матерьяльчик, который обязывал Чиркаша барабанить на товарищей по камере со всей старательностью юношеского пыла. А первой обязанностью «барабана» Чиркаша являлось предотвращение всяческих… этих… ЧП, во.

– Сдавай, – сказал Борзой.

Бубырь швырнул на одеяло карту. Борзой накрыл ее пятерней, приподнял, глянул и положил на место. Бубырь сдал следующую карту.

– Себе, – сказал Борзой.

Бубырь вскрыл первую карту, шлепнул ею по одеялу. На потертое сероватое сукно легла семерка. Он открыл следующую карту. Король. С одиннадцатью очками закрываться было глупо. Пришла очередь следующей карте лечь на одеяло картинкой вверх. Худшее из того, что могло выпасть – туз.

Выпал туз.

– Перебор, – осклабился Борзой. – Не фарт тебе сегодня.

– Давай еще, – быстро проговорил Бубырь. – На отыгрыш.


– Ленинградская тюрьма,
Что стоит на берегу,
Не хватает силы воли
Нае…уть тебя в Неву, – 

пропел сквозь сон Чиркаш.

– Сперва расплатишься, потом будешь отыгрываться, – страшным шепотом проговорил Борзой, приблизив свое лицо к лицу Бубыря. – И не вздумай мне крутить, паскуда. Знаешь, что бывает на зоне с теми, кто не отдает карточные долги? Тебе еще повезет, если тебя всего-то определят к параше и назначат петушком кукарекать. Легко отделаешься – всего-то дупло свое сдашь в аренду под место общественного пользования… А обыкновенно таких мочат.

39